Почерк Анны в дневнике был нервным, иногда неразборчивым. Но каждое слово словно исходило из глубины тревожной души. Соколов вновь перечитал ту самую запись: «Я слышала голос. Это был не актёр. Не директор. Кто-то другой. Он говорил по телефону, шептал… “Она слишком много знает. Надо решать”. Я спряталась за кулисами, боясь дышать. Они не видели меня. Я боюсь. Но молчать больше не могу». Строки отдавались эхом в голове. Слишком много совпадений. Слишком много людей, которые теперь вели себя так, будто ничего не произошло...

– Свечи взяла? – Вот. Только одна не чёрная… – шёпоток был быстрым, извиняющимся, девчонка и сама знала что изрядно напортачила: в интернете было сказано, что надо взять три чёрных свечи и три белых, а у них вышло так, что чёрных было только две… Хотя, надо сказать, это было не единственное отступление. В описании ритуала ничего не говорилось о том, что ткань, на которой должны быть начертаны знаки, может быть старым платьем. Но Крис была непререкаема: – Это же мелом, так что отстирается. Отнесёшь потом в прачечную и вместе с другими вещами закинешь, всего-то! И Бетти послушалась...