Мы сжимали друг друга так крепко, Что в объятиях ломались кости. Мне такое встречалось редко. Нет, я не видел, не до, не после. По съёмным хатам вдвоем без бабла, Но и тогда мы не были бедны. И нам обоим хватало тепла, Запаха дома и света луны. А дальше что то пошло не так - И стало, сука, не интересно. Это ты - дура, это я - дурак; И для двоих нам не хватит места. Ты не ломайся, руби с плеча - Ведь это больше не повторится. И на столе всё стоит свеча, Но только снова не загорится. Согревай! Согревай, как никто не сможет! Обнимай! Обнимай, я обниму тоже...

В пятнадцать, с огромными по-пустому блестящими глазами, короткими пшеничными кудряшками и бездумным обожанием на лице, Со́льфи выглядела, как глупый щенок. Спустя десять лет ничего не поменялось. – Хира? Картинно прижатые к дрожащим губам ладони, одеяние «доброй деревенской вёльвы» – цветистый бюнад, вышитый по оторочкам золотыми рунами, – невыносимое благоухание фиалок и сирени. Запах окутывал Сольфи, как рассветные цвета ее одежды – лавандовый, персиковый, белый… Хира вздохнула. Ножовно-тупое раздражение, столько лет спавшее мертвым сном, снова поднимало голову...