Тишина, повисшая в комнате после ультиматума Ольги, была густой и тяжёлой, как бархатный занавес в старом театре, скрывающий за собой либо трагедию, либо триумф. Тамара Игоревна, с её лицом, искажённым гневом, напоминала свергнутую королеву. Дима, бледный и растерянный, метался взглядом между двумя самыми важными женщинами в его жизни. Это был его выбор, его момент истины. — Мама, — наконец выдавил он, и голос его был хриплым. — Я думаю… тебе лучше пойти. Тамара Игоревна задохнулась от возмущения...

— Лариса, ты что, совсем съехала? В этом возрасте и в таком платье? Я обернулась к зеркалу в прихожей. Алое шёлковое платье сидело как влитое, новая стрижка добавляла дерзости, а губы... господи, когда я последний раз красила губы в такой цвет? — В каком возрасте, Николай? — спокойно спросила я, поправляя серьги. — В возрасте свободной женщины? Он стоял в дверях спальни с такой растерянностью, будто я внезапно заговорила на китайском. Двадцать лет он диктовал мне, что носить. Двадцать лет я слушала про "неподходящие юбки", "вызывающие цвета" и "твой возраст"...