За собою дверь казармы, тихо затворю, Эти чёрные погоны я тебе дарю, Этот номер автомата, и противогаз, Я дарю тебе салага, уходя в запас. И этот теплый летний вечер, закружит меня, В ресторане майской ночью, выпьют дембеля, Мы закажем ящик водки, и тройной бальзам, Чтоб запомнить эту службу, как сплошной обман. Помню, как вручал повестку, мне военкомат, Помню, как не спал я ночью, промерзал бушлат, Это все запомнит каждый, живший среди нас, Вот за это мы и выпьем много, много раз. И этот теплый...

Грибоедов без чувств упал на стул. – Пушкин! Ты всё мне испортил! И для чего? Ты сам понимаешь ли? – Не я вовсе, это сверху позвонили… – Пушкин указал пальцем на небеса. – Ты же, ты же сам… – Грибоедов продолжал, – предлагал за девчонками приволокнуться. Разве нет? – Приволокнуться. Вот именно. Но не влюбляться. – А вот возьму и влюблюсь тут, женюсь, нарожаю здесь детей. Назло тебе. Пушкин поперхнулся. – Ты что, собираешься здесь, что ль, зажиться? – он сделал бровки домиком. – А как ты вот вообще...