Ольга вернулась чуть позже обычного: задержали в аптеке, пока оформляла заказ для постоянной клиентки — той самой, что всегда просит «именно эти витамины, не другие». На лестнице пахло супом и мокрыми перчатками — соседи сушили вещи прямо на перилах, как всегда зимой. Она толкнула дверь плечом, сняла сапоги, прислушалась: в квартире было тихо, только холодильник позвякивал стеклянной полкой. Сумку бросила на пуфик — рука привычно потянулась к выключателю в гостиной, и в следующую же секунду сердце провалилось в пустоту...

Если бы мне кто-то десять лет назад сказал, что однажды я буду стоять в дверях собственного дома, с каменным лицом выгонять родню, яростно защищая своё право на тишину, порядок и личные границы — я бы подумала, что этот человек либо сумасшедший, либо перепутал меня с кем-то другим. В то время я была другой — мягкой, доверчивой, почти болезненно вежливой. Я верила в силу семейных уз, в то, что если кто-то из родных вдруг ошибётся, скажет или сделает что-то неловкое — достаточно будет сесть за стол, налить чаю, достать баранки, и под мерный пар от чайника с душицей всё уладится...