* * * Чтобы случайный никто не зашел, я на замок запечатаю двери. Я никому больше в жизни не верю, мне одному хорошо. Хотя порою хочется сбежать от одиночества, по имени и отчеству, шутя, себя назвать. Как скупо время движется! Как неохотно дышится! И все труднее пишется. И все больнее – ждать. * Мне в самом деле с собой хорошо. Я неземные проблемы решаю. И мне решать их никто не мешает, я отдыхаю душой. И все ж порою хочется сбежать от одиночества, забросить к черту творчество и клюнуть...

Соседи не должны были это услышать — а то ещё подумают что-то не то. «Представляешь, — говорил он, — я боялся включить Армстронга в собственной квартире. Но не слушать не мог. Эта музыка для меня была как глоток свежего воздуха». Пятидесятые заканчивались, и вместе с ними уходила эпоха тотального молчания. Люди получали хрущёвки, немного больше свободы, и вдруг оказалось — им хочется не только другого жилья, но и другой музыки. Не той, что звучала по радио, а той, что шла от сердца. В официальных сводках джаз называли «музыкой разложения»...