Лето в городе лежало, как расплавленное стекло — густое, тягучее, прозрачное от жары. Асфальт блестел, как от лака, окна были распахнуты, и в каждом слышалось что-то свое: где-то играло радио, где-то мяукал кот, а где-то просто стояла тишина. Провинциальный город дышал медленно, будто боялся расплескать жару раньше вечера. Катя стояла на остановке, пряча лицо в книгу. Взгляд ускользал — не от текста, а от солнца, что било в глаза даже через листву каштана. На ней был светлый сарафан, волосы собраны в небрежный пучок, а на запястье — красная нить...

Утро следующего дня началось с оглушительной, неестественной тишины. Елена проснулась с первыми лучами солнца, как привыкла на даче, но не услышала привычного скрипа кроватей и недовольного бормотания из мансарды. Вместо этого до неё доносился запах… свежесваренного кофе и чего-то сладкого. Спустившись на кухню, она замерла на пороге. Картина была маслом. Зоя, в её переднике, порхала у плиты, переворачивая на сковороде румяные блинчики. Светлана Петровна, с выражением ангельской кротости на лице, накрывала на стол на веранде, раскладывая салфетки и расставляя чашки...