— Эх, жизнь моя, — вздохнула Марина, поднимаясь по ступенькам подъезда. Она шла домой с работы, устало волоча сумку с ноутбуком. Тридцать два года, и что у неё есть? Квартира-однушка, работа в бухгалтерии, где каждый день — как предыдущий. Но тут послышалось какое-то скуление. Марина остановилась. Присмотрелась. У мусорных баков сидел, нет, лежал пёс. Худющий, мокрый, весь дрожит. Шерсть свалялась, рёбра торчат. А глаза - как у человека, который просит: «Ну хоть кто-нибудь, заметьте меня». — Ты что тут делаешь, дружок? — присела Марина на корточки...

Сигарета дрожала в пальцах, хотя я давно не нервничал. В кабинет не поступал воздух, за окном было ещё темно, и казалось, что само время застыло. В углу — магнитофон «Юпитер-двадцать четыре», пустая катушка. Я знал, что плёнку увезли. Знал, кто прослушал. И знал, что сказать ничего нельзя. — Владимир Борисович… — хриплый голос с той стороны стола прерывает тишину. — Вы утверждаете, что записи концерта отсутствуют. Как такое возможно? Я не ответил. Просто посмотрел в глаза человеку напротив. У него было лицо канцелярской папки — серое, плоское, без выражения...