Июль 1941-го пах пылью и страхом. Шестнадцатилетний Алексей, сжимая в кармане краюху хлеба, знал — нужно обернуться в последний раз. Но он боялся. Боялся, что ноги откажут идти, увидев в проеме двери два самых родных лица: суровую бабушку Анну и пятилетнюю Соню, которая сжимала в руке тряпичную куклу и старый ремешок — залог обещания, которое могло стоить ему жизни. Июльское солнце 1941-го года было каким-то неестественно ярким и беззаботным, словно оно не знало о беде, что черной тучей накрыла их маленькую деревеньку под Смоленском...

Холод в Угледаре был особым, пропитанным угольной пылью и отчаянием. Он въедался в стены, в души и в самое сердце. Анна Кузнецова, выйдя на крыльцо за остывшим молоком, ахнула: у порога, на жестком комье снега, сидела девочка. Годовалая, не больше. Завернута в грязный ватный конверт, а из-под платка на нее смотрели огромные, словно недетские, серые глаза, полные молчаливой покорности судьбе. Холод в Угледаре был особым, пропитанным угольной пылью и выхлопами грузовиков. Он въедался в стены бараков, в промороженные насквозь шпалы и в самые души людей...