Кухонный свет был тусклый, будто старел вместе с домом. Жёлтый, дрожащий, он не освещал — он только обозначал: здесь ещё живут. На столе стояли две чашки — одна с засохшими следами чая, другая — пустая, но с вмятиной на боку, как шрам на чужом лице. Холодный хлеб в пакете, рассыпанная соль. И полное молчание, прерываемое лишь тихим поскрипыванием табурета, на котором он сидел. — Ты опять выпил? — спросила она не резко, но как-то устало, будто это был не вопрос, а диагноз, поставленный уже в десятый раз подряд...

– Игорь, в этом году поедем как всегда к тёте Нине. – А она ещё жива-то, Маринка? – Не говори так. Конечно жива. Марина никогда не звонила тёте Нине просто так. Только перед отпуском. А в прошлом году старушка не отвечала на звонки целую неделю. Оказалось, умерла тихо, во сне. Квартиру по завещанию получила какая-то Светлана Петровна из Ростова. Светлана вытирала пыль с фотографии тёти Нины и думала о том, как же всё изменилось. Тётя всегда говорила: «Родня – это святое». А сейчас Светлана смотрела на эту фотографию и понимала – тётя была слишком добрая...