Из открытого настежь окна тянуло холодом, едким дымом от жженой листвы, сыростью и тем непроглядным унынием, которое, разливаясь в конце октября туманами, заставляет людей тоскливо вздыхать, греться у конфорки на кухне, кутаясь в теплые байковые рубашки и пить кофе, обхватив любимую чашку руками. Все ждут первого снега. Это как будто что–то новое, непривычное, хотя снег бывает каждый год и всем скоро надоедает, но его ждут, как избавления. От чего? Ну хотя бы от растопыренных черноты крючковатых пальцев старой липы, что растет у окна Галочкиной квартиры, от мерзкой сырости, насморка и простуд...

Марина стояла напротив матери с совершенно непроницаемым выражением лица. Её взгляд был отстраненным, словно она смотрела сквозь мать, а не на неё. В гостиной царил беспорядок: на диване валялись вещи, привезённые Мариной несколько дней назад, на журнальном столике стояла пустая кружка и обертка от батончика. Это было не самое привычное утро для Елены, которая привыкла к идеальному порядку. — Я прекрасно понимаю, что делаю, мама, — ответила Марина ровным, безэмоциональным голосом. — Это логично...