Тимофей Ильич удобно утроился в кресле, закинул ногу на ногу, подпер подбородок рукой, приготовился слушать. На огромной сцене перед ним, высокой, деревянной, с высоченными кулисами ярко–бордового цвета, по самому центру, малюсенький и худой, сидел на стуле мальчик. На коленях он держал баян. Инструмент поблескивал лакированной поверхностью и то и дело вздыхал, расправляя меха. Звук выходил тоскливый, чуть повизгивающий, если мальчик вдруг собирал меха обратно в тугую гармошку. — Нуте-с! Чего же мы ждем–с? — громко спросил Тимофей Ильич, поправил очки...

Что Даледат любил делать, так это петь! Даже имя его звучало как музыкальная заставка перед развлекательной программой на ТВ: «Дааа-Леее-Даат!». И тут хотелось бы сказать, что петь он еще и умел, но больше подойдет именно слово «любил», чем «умел». Хотелось бы сказать, что пел он везде, а люди слушали и аплодировали – но правдой будет только то, что он и правда пел везде. В своих мечтах он выходил на сцену, вставал перед залом восторженной публики, сводил ее с ума своим голосом и вел за собой. Причем вел прямо в билетную кассу, где публика радостно выкладывала свои денежки...