Из маленького села под Самарой мог бы выйти человек сломленный судьбой. Григорий Журавлёв вполне мог замкнуться в себе, озлобиться, начать пить, жаловаться на несправедливость и беспросветность жизни. Но он выбрал иной путь — тот, который впоследствии увековечил его имя. Когда Гриша появился на свет, в семье воцарилось уныние. Родные были подавлены: младенец родился с тяжёлой инвалидностью — у него практически не развились конечности. Руки заканчивались на уровне локтей, а ноги — чуть ниже коленей...

«Господи, да как же он это делает?» – шептались прихожане, задрав головы к куполу Троицкого храма, где на высоте двадцати пяти метров в подвешенной люльке работал Григорий. Это был 1885 год – самое трудное и славное время в жизни художника. Его, безрукого и безногого, пригласили расписывать новый храм в родном селе. «Гриша, умоляю, откажись, – плакала Настя. – Это же выше человеческих сил!» «Нет, сестрица. Это мой крест и моя радость», – тихо отвечал он. Каждое утро его привязывали к люльке и поднимали под купол...