— Ну ты же понимаешь! — сорвался Виктор на крик. Он сегодня вызвал Веру к себе. Не пригласил, не попросил зайти, хотя они давно знают друг друга и стали почти партнёрами, именно вызвал. — Сама всё понимаешь! Если я этого не сделаю, то она меня просто съест, как самка тарантула! Даже рук не оставит! — Он вытянул вперед свои холеные руки и потряс ими. Дряблые мышцы под тканью сорочки заходили ходуном, Вере стало неприятно, она отвернулась. — Я леплю семью вот этими вот руками, Вера! Раз Марьяне надо, значит надо! Да что он, Витя, делал своими руками? Разве что деньги считал...

О том, что в Гаврюшкино приедет художник, самый настоящий, с этюдником, красками и холстами, из столичного филиала Союза художников, и будет «живописать», стало известно от сторожа, дядьки Кондрата. Тот неспеша присел на скамейку, пристроил рядом ружьишко, с которым не расставался никогда, вынул кисет, оглядел сидящих и лежащих на поляне за председательским домом людей, хмыкнул, отогнал комара, ещё одного. За ним наблюдали, не торопили. Не дай бог, просыпет Кондрат на штаны табак, тогда всё — ничего не скажет, подожмет губы, обидится...