Когда Андрей, не поднимая глаз от пола, пробормотал: «Зоя, ну пойми, маме сейчас тяжело…», я почувствовала, как реальность треснула. Не просто поскрипывая, а с хрустом, будто по ней прошлись киркой. Пальцы сами вцепились в край стола, ногти впились в древесину так, что та жалобно скрипнула. В груди что-то дрогнуло, будто старое окно под напором ветра, и вдруг — хлёстко, больно — внутри сорвался какой-то рычаг. Эта фраза прозвучала как плевок в лицо, как ржавая гвоздь, которую вбили в крышку гроба моего терпения...

Три года я был в плену у туземцев, сам стал почти одним из них, даже девчата заглядывались. Но я сбежал однажды, когда они и не думали обо мне. Просто изучил их жизнь достаточно для того, чтобы знать, что будет завтра или через неделю. Именно неделю мне этого хватило чтобы исполнить задуманное. Дикари оставались уверены, что я не уплыву с острова, хотя здесь и оставались небольшие проа для ловли рыбы в прибрежной зоне. Открытые корпуса не позволяли отходить далеко от берега, где волны достаточно велики и легко могут захлестнуть небольшое судёнышко...