Вечер складывался из мелочей, как пазл, где всё время не хватало одного кусочка. Мокрый мартовский снег слеплял ресницы, фонари запотели, будто сами устали смотреть на наши лица. Я шла с работы, неся пакет с молоком и хлебом, и думала о тишине дома — той, где любой звук — событие, а часы тикают медленно, словно боятся идти дальше. На углу проспекта, где от трамвайных рельсов всегда пахнет железом, я поймала себя на простой, почти детской мысли: «Хоть бы кто-то обнял». Я подумала это — будто попросила у неба чего-то простого и тёплого...

Осеннее солнце клонилось к закату, щедро раскрашивая небо в оттенки спелой сливы и расплавленного золота. На краю села, где поля переходили в густые заросли, показалось деревенское стадо. Пыль, поднятая копытами, висела в воздухе, словно золотистая вуаль, окрашиваясь в багряные и оранжевые тона уходящего дня. Позади стада, как всегда, неторопливо шагал старый пастух, дед Ефим. Его лицо, изрезанное глубокими морщинами, казалось высеченным из старого дерева. В руке он держал длинный, потертый кнут, которым ловко, направлял отбившихся от стада животных, возвращая их в строй...