Дед умер тихо, во сне. В свои восемьдесят шесть он был крепче многих сорокалетних, но сердце, как говорится, не вечный двигатель. Мне от него досталась квартира — стандартная хрущевка на окраине города, забитая вещами, в которых слоями спрессовалась вся его долгая, негромкая жизнь. Разбирать этот архив памяти было тоскливо и немного жутко. Каждая вещь — старая газета, фарфоровая статуэтка, стопка пожелтевших фотографий — казалась осколком чужой, ушедшей эпохи. На антресолях, в пыльной картонной коробке из-под обуви, я и нашел его...

Ирина чуть не задохнулась, когда увидела, как свекровь с озабоченным видом снова полезла в кастрюлю с праздничным супом. Делала она это при помощи только что облизанной ложки. Облизанной. Ею. Ложки. Но дело уже было сделано и Ирину передёрнуло. Свекровь, не обращая на неё внимания, снова втянула суп, снова облизала ложку и изрекла с непререкаемым авторитетом: - Какой-то суп у тебя тыквенный... пресный. Где соль? Совсем безвкусица! Ирина глубоко вдохнула, пытаясь сохранить остатки праздничного спокойствия...