Быт, мода, культура повседневности – мощнейшие орудия капитализма, посильнее пушек. В любом обществе средний класс и часть рабочего класса, т.е. те сегменты общества, для которых повседневное существование не сводится к борьбе за обеспечение физического выживания, стремятся жить лучше, имитируя в быту тех, кто выше их на социальной лестнице. Эта возможность имитировать роскошь верхов в повседневной жизни, возможность «роскошизации» повседневности, обуржуазивание быта небуржуазных групп без их буржуазификации - это и есть «пряник», «морковка» капитализма. В «докапиталистических» обществах возможности такой имитации ограничены как материально, так и социально (кастами, рангами и т.д.). Повседневность в таких случаях неавтономна и неиндивидуальна, она представляет собой более или менее жестко фиксированную функцию предписанно-групповой принадлежности, является ранжированно-групповой. Социальная единица такой повседневности, как правило, группа. Повседневность Капиталистической Эпохи носит индивидуальный (или индивидуализированно-массовый) характер. А потому не имеет тех «теоретических» преград на пути стремления к роскоши, которые характерны для «докапиталистической» Повседневности. Различие между двумя уровнями бытия – повседневностью и роскошью – сохраняется и при капитализме. Продолжают существовать замки и бриллианты, парфюмерия и одежда от Сен-Лорана, дорогие автомобили и яхты, и многое другое. Но возникает и иная, сниженная – повседневная – форма роскоши для среднего класса. Это явление – результат того, что в течение 200 лет западная повседневность стремилась подтянуться к роскоши, развиваться по ее законам, стремилась выйти за собственные рамки, т.е. за рамки минимума бытовых удобств и потребностей. «Повседневная роскошь» – это цветы на подоконниках, чистый подъезд с ковром и вежливая речь. Западная повседневность стремилась походить на роскошь, имитировать ее, пусть в ограниченной и миниатюрной форме. Короче, роскошь – как повседневность – это когда достоинство, по крайней мере внешнее, жизни, будь то внешняя воспитанность или внешний вид, становится нормой и ценностью поведения. Это когда повседневная жизнь обретает собственное и самостоятельное чувство достоинства, когда человек, как это ни покажется смешным на первый взгляд, начинает уважать себя в качестве бытового существа – едока, носителя одежды, хорошо пахнущего существа и т.д. Собственности на всех хватить не может. Зато быта хватает на большее число людей. Капиталистическое время, таким образом, растягивается. Оно материализуется двояко – в виде собственности и в виде «роскошеподобной» повседневности, которая представляет собой первую линию обороны капитализма, его Великую Стену. Структуры повседневности буржуазного быта – мощнейший социальный регулятор, причем по линии субстанции. Именно эту стену сейчас разбивают глобалисты. Лишение собственности и жизнь на базовый доход («бедно, но более счастливо, чем прежде»), которое провозглашает Шваб, предполагает несколько вещей. В первую очередь, существенное снижение уровня жизни: меньший объём и сниженное качество потребляемого продовольствия. Обосновывается это борьбой за экологию. Планируют также резко ограничить возможность людей перемещаться: туризм станет роскошью, доступной только богатым. Кроме того, жизнь будет проходить «под колпаком» — ежечасным социально-информационным контролем. Несколько лет назад Фонд Рокфеллеров опубликовал такой постер, человек стоит на фоне красивого озера типа швейцарского и говорит: у меня ничего нет, у меня нет собственности, я счастлив. Вот это и есть создание нового, они должны создать слой людей, которые будут полным объектом для эксплуатации в рамках возникающей системы. ОЦИ, Андрей Фурсов