Где-то с 1975 по 1985 годы Бродский был кем угодно – символом, гением, поэтом номер один, но только не человеком сегодняшнего дня. Стареющая богемная красотка, словно дембельский альбом, доставала и показывала желтый самодельный сборничек, так и не дождавшийся ни обыском, ни других приключений. Среди довоенной машинописи – между «Шествием» и «Пилигримами» мог быть втиснут совсем непохожий на них Губанов. В силу возраста и круга общения я застал (и хорошо запомнил) тот пресный, апатичный промежуток времени, когда Бродский, как стало принято выражаться чуть поздней – никому никуда не уперся...

В СССР было странное, почти невозможное для современного человека правило: быть взрослым и “официально нигде не работать” — опасно. Не просто стыдно, не просто «непринято», а реально рискованно. Могли вызвать на беседу, поставить на учёт, в крайних случаях — судить и отправить на принудительные работы. И всё это не за кражу, не за драку и даже не за мошенничество, а за сам факт: человек не трудоустроен. Сегодня это звучит дико: как можно наказать за то, что ты не ходишь на работу? Но в логике советского государства «тунеядство» было не мелкой бытовой проблемой, а угрозой системе...