Где-то с 1975 по 1985 годы Бродский был кем угодно – символом, гением, поэтом номер один, но только не человеком сегодняшнего дня. Стареющая богемная красотка, словно дембельский альбом, доставала и показывала желтый самодельный сборничек, так и не дождавшийся ни обыском, ни других приключений. Среди довоенной машинописи – между «Шествием» и «Пилигримами» мог быть втиснут совсем непохожий на них Губанов. В силу возраста и круга общения я застал (и хорошо запомнил) тот пресный, апатичный промежуток времени, когда Бродский, как стало принято выражаться чуть поздней – никому никуда не уперся...

Иосиф Бродский утверждал, что все литераторы — маргинальные личности, и сам был нонконформистом, поэтому в СССР на поэта сфабриковали дело о тунеядстве, предположительно, за распространение «запрещённых стихов» Анны Ахматовой и Бориса Пастернака, приписали ему «шизоидную психопатию», принудительно лечили в психушках, где санитары кололи Бродскому транквилизаторы и топили его по ночам в ледяной ванне. В 1972 году поэту запретили печататься, исключили его из Союза писателей, лишили всех научных степеней и званий и вынудили эмигрировать...