В традиционном понимании, Бродский не являлся диссидентом. Его стихи не были советскими или антисоветскими – вся проблема состояла в том, что он осмеливался читать их прилюдно. А тогдашнюю действительность он не замечал – попросту жил параллельно с ней. На карандаш попал из-за длинного языка своего товарища: тот был взят чекистами по какому-то другому делу и зачем-то рассказал, что вместе с Бродским планировал угнать самолет в Средней Азии и улететь в Афганистан – это было задолго до начала оказания интернациональной помощи...

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером подышать свежим воздухом, веющим с океана. Закат догорал в партере китайским веером, и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно. Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам, рисовала тушью в блокноте, немножко пела, развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком и, судя по письмам, чудовищно поглупела. Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более немыслимые, чем между тобой и мною...