Вечерний сумрак густел за окнами, окрашивая стены их гостинной в свинцово-синие тона. Вика стояла у стекла, наблюдая, как зажигаются огни в окнах напротив, такие же уютные и чужие. В квартире пахло свежезаваренным чаем и едва уловимым ароматом ее духов, который она любила, — запахом свежести после грозы. Этот запах был частью дома, их общего дома. За спиной послышался твердый, размеренный шаг. Она узнала его походку, всегда такой уверенной, будто он не идет, а утверждает свое право на пространство...

Холод в Молотовске в ноябре 1938-го был особый. Он не просто щипал щеки — он выстуживал душу. Анна шла по обледеневшей тропинке, сжимая в руке казенный листок. Еще одна похоронка. Казалось, сердце должно разорваться от боли, но оно просто молчало, превращаясь в лед. Она не знала, что это лишь начало долгой стужи, которая испытает на прочность всё, во что она когда-то верила. Холод в Молотовске в конце ноября 1938 года был особым. Он не просто щипал щеки и заставлял кутаться в потертый платок. Он проникал внутрь, в самые потаенные уголки души, и выстуживал их до оскомины...