Память — это не кинолента. Это череда шрамов на душе. Одни затягиваются, оставляя на поверхности лишь тонкую белесую полоску, другие так и сочатся сукровицей, сколько бы лет ни прошло. Мой самый главный шрам, рваная рана от края до края души, носил два имени: Лена и Машенька. Прошло два года с того дня, как мокрый асфальт и встречная фура отняли у меня все. Два года, которые я провел в густом, вязком тумане из чувства вины и дешевого алкоголя. Я, сидевший за рулем, отделался парой царапин и переломом...

Мы с Митькой сидели в выгребной яме и старались вообще не дышать. Спрятать нас сюда бабка Фая могла только из мести. — Сюда, сюда, внучики! — шептала она, подталкивая нас в спины своими короткими, с распухшими суставами руками. — Здесь вас никто не найдет, схороним вас, как в войну прятали партизан. Вот сюды, прыгайте, родненькие! Скорее! — подгоняла нас она, топая по лужам тяжелыми галошами. Я быстро оглянулся, чтобы проверить, пришла ли уже к бабкиной калитке банда Григория, и тут заметил легкую, едва–едва наметившуюся улыбку на лице нашей спасительницы...