Сеня рядом и Белла пришел. Былое
— Посиди в погребе, — приказала мачеха. Камера всё записала. На суде я спросила: «Узнаёте голос?» Дом перешёл мне
— Опять пыль. Голос Тамары, лишённый всяких эмоций, резанул по тишине. Она провела пальцем в белой перчатке по резной ножке отцовского кресла, а затем с преувеличенной брезгливостью продемонстрировала мне серый след. Будто не пыль увидела, а прикоснулась к чему-то гниющему. Я молча до хруста сжала губку. Мыльная вода потекла по запястью, холодная и липкая. — Ты ведь знаешь, Аня, этот дом требует ухода. Настоящего, взрослого ухода. Она не смотрела на меня. Её взгляд хищно скользил по комнате, оценивающе, холодно...
— Все мои деньги — мои, а твои — твои, — заржал муж, не зная, что завтра мой отец уволит его, а меня поставит на его место
— Ну правда, Ань, ты как маленькая. Мои деньги — это мои. Твои — это твои. Всё честно, — Дима откинулся на спинку дивана и громко, от души рассмеялся. Этот смех, еще год назад казавшийся мне искренним и заразительным, теперь бил по ушам, как дешевое железо. Он смотрел на меня сверху вниз, и в его взгляде плескалось липкое самодовольство. Год назад там было обожание. Теперь — снисходительная жалость к «бедной девочке», которую он осчастливил, позволив жить рядом с собой. — Я просто подумала, что раз холодильник общий, то и покупать его логично вместе, — тихо ответила я, изучая узор на ковре...