Если бы мне кто-то десять лет назад сказал, что однажды я буду стоять в дверях собственного дома, с каменным лицом выгонять родню, яростно защищая своё право на тишину, порядок и личные границы — я бы подумала, что этот человек либо сумасшедший, либо перепутал меня с кем-то другим. В то время я была другой — мягкой, доверчивой, почти болезненно вежливой. Я верила в силу семейных уз, в то, что если кто-то из родных вдруг ошибётся, скажет или сделает что-то неловкое — достаточно будет сесть за стол, налить чаю, достать баранки, и под мерный пар от чайника с душицей всё уладится...

Вечер. Окно отражает моё лицо и кухню — чистую до скрипа, но пустую. За стеной глухо шумит лифт, кто‑то смеётся в подъезде, а у меня в голове — только списки платежей и дата следующего списания. Когда входная дверь тихо щёлкнула, я не сразу подняла глаза. — Латте‑мастер на подходе, — сказал Кирилл, появляясь в проёме с кружкой и своим неизменным «всё под контролем» в улыбке. — Ты сахар утащил? — Зачем сахар, если у нас ипотека. — Он усмехнулся, но шутка повисла в воздухе, как потёкшая клейкая лента...