«Когда открыли завещание, я не сразу поняла, что это было — ошибка или удар в спину…» Дом наполнился тишиной сразу после ухода последних поминальных гостей. Как это часто бывает, опустевшие комнаты загудели в голове глухим эхом — не столько от звуков, сколько от внезапной пустоты. Словно кто-то снял старую шаль с плеч, и ей стало зябко — не телу, а душе. Мария Тимофеевна стояла в прихожей, прислонившись к дверному косяку, как к берёзе на родительском кладбище, и смотрела на свои руки. Они пахли укропом и холодцом...

Геннадий вошёл в кухню, стряхивая с плеч мокрый снег. В руках у него была папка с документами, которую он небрежно бросил на стол рядом с моей чашкой чая. — Всё, оформил машину на себя, — сказал он, даже не глядя в мою сторону. Расстегнул куртку, повесил на спинку стула. Я замерла с ложкой в руке. Сахар так и не растворился в чае — крупинки плавали на поверхности, как мои мысли, которые никак не могли собраться в кучу. — Что значит... на себя? — тихо спросила я. Геннадий усмехнулся, доставая из холодильника банку пива: — А зачем тебе машина, если я езжу на ней каждый день? Логично же...