Когда Лёша открыл глаза, он понял две вещи:  1. Он **не** в церкви.  2. Он **не** трезв.  Потому что перед ним был не петербургский переход, а что-то среднее между бункером эпохи СССР и декорациями к «Алисе в Стране чудес». Стены покрыты граффити, которые **шевелились**, когда на них смотрели слишком долго. В углу валялся диван, явно помнящий ещё советских учёных, а на потолке горела неоновая вывеска:  **«Добро пожаловать в Лимб. Не трогайте Хранителей».**  — Ты ещё живой? — Рыжая девчонка тыкала в него кисточкой, как в подозрительный пирожок...

– Катя, ты серьёзно? – Дима замер в дверях, держа в руках ключи от машины. Его голос дрожал, но в нём сквозило раздражение, словно он не верил, что дело дошло до таких слов. Катя стояла у кухонного стола. Её карие глаза пылали, а губы дрожали от сдерживаемой ярости. – Серьёзно, Дима, – Катя швырнула тряпку в раковину, и та шлёпнулась с влажным звуком. – Я устала. Устала от твоей мамы, которая учит меня, как готовить, как одевать детей, как жить! Я не могу больше! Дима провёл рукой по тёмным волосам, уже тронутым сединой...