Конец августа, пятница, начало седьмого вечера. Пасмурно и душно, пахнет дождём. Остановки полны, автобусы битком, дороги перегружены, люди торопливы и нахальны. На выезде с парковки десяток легковушек смотрят зажжёнными фарами в дорожную пробку. Саша Тишинов за рулём синего хечбека вторым в этой очереди. Вспотел, раскраснелся, хмур: выручка ни к чёрту, аренду снова подняли, цены прут в космос… Ярко красный седан впереди пропускают. Он дёргается, но тут же глохнет. На заднем стекле два треугольника: один с восклицательным знаком, другой с туфелькой...

— Достал уже, ворчун старый! Всё тебе не так! То не то, это не эдак! Съеду от тебя, уйду жить к маме. А ты с голоду иссохнешь! — Надежда, в очередной раз, выпалила эти слова, кипя от злости. — Ой, съедет она! Ой напугала! Ты тридцать лет к матери съезжаешь — всё никак! И кто тебя кормить будет, а? — Мирон, как всегда, не остался в долгу. Ему тоже порядком надоели эти вечные придирки. — А вот возьму, и съеду! — отрезала Надежда, сжав губы. Они и раньше так ссорились, ругались, бывало, до хрипоты, но раньше дети были — где повздоришь, там и помиришься...