Серый, безрадостный свет едва проникал в камеру через маленькое зарешеченное окно под самым потолком. Дружок Барбоскин проснулся от собственного судорожного вздоха, сердце бешено колотилось, словно он только что оторвался от погони. Секунду он не понимал, где находится. Потом память вернулась к нему тяжёлым, холодным камнем: чёрный «Гелик», свисток инспектора, унизительная поездка в отделение, насмешки и… мокрые, липкие штаны. Он с отвращением посмотрел на свои синие джинсы. Они немного просохли за ночь, но всё ещё были жёсткими и неприятно пахли...

— Мамуль, спасай! — голос сына в телефонной трубке звучал устало и умоляюще. — Мы с Маринкой совсем зашиваемся, на грани выгорания. Хотим на выходные к друзьям на дачу, просто выдохнуть, побыть в тишине. Возьмешь Анечку к себе? Конечно, я возьму Анечку. Мою семилетнюю хохотушку, мое солнышко, мой самый главный антидепрессант. Ради нее я была готова на все. А уж «посидеть на выходных» — это и вовсе не жертва, а чистая радость. Я слушала, как Игорь расписывает их с женой усталость от работы и «бешеного ритма мегаполиса», и мое сердце наполнялось материнской жалостью...