Когда я открыла дверь и увидела на пороге Людмилу Аркадьевну — мою свекровь, бывшую медсестру и по совместительству командующего по части моральных вторжений, — мне в лицо сразу ударил холодок, словно я не дверь в квартиру открыла, а крышку саркофага. На ней было пальто с мехом, с которым она, кажется, ещё Брежнева хоронила, сумка — квадратная, как её моральный кодекс, и губы, сжатые так плотно, что ими можно было бы раскусить грецкий орех. Почему-то в этот момент в памяти всплыл школьный поход в музей пыток...

Я всегда думала, что моя мама — просто человек со сложным характером. Ну правда, разве не у всех есть странности? Кто-то громко чавкает, кто-то не выносит, когда двигают мебель, кто-то копит пакеты в пакете, как стратегический запас, а кто-то, как моя мама, коллекционирует обиды, бережно упаковывает их в сарказм, а потом внезапно выстреливает — точно, метко, с хлёсткой точностью киллера эмоционального фронта. Сначала это казалось мне особенностью. Ну, такой вот у неё характер: сухой, колкий, «не лезь — убьёт»...