— Выгнала! Родную дочь беременную на улицу выгнала! — бабка Клава размахивала руками прямо у магазина. — Я своими глазами видела! Катюша с чемоданом стояла, плакала! Мария Семёновна шла мимо, делала вид, что не слышит. Но каждое слово било как плетью. Остановилась у прилавка с хлебом, взяла батон. Руки дрожали. — И не стыдно ей! — не унималась Клава. — Внука своего не пожалела! — А может, не все так просто? — робко вставила продавщица Света. — Что тут сложного? Дочка в положении, а мать ее турнула! Изверг, а не мать! Мария расплатилась и вышла...

Бабку из двадцать третьей квартиры ненавидел весь подъезд. Имени и отчества её никто не знал, да никому они и не были интересны. Единственное, что интересовало соседей: «когда прекратиться этот бардак»» и «сколько можно испытывать наше терпение?» Именно с этими вопросами соседи периодически появлялись на пороге двадцать третьей квартиры. Бабка была старая, седая, в очках с толстыми стёклами и намотанным на дужки серым от грязи лейкопластырем. Иногда она ходила за продуктами, шаркая ногами, обутыми в грубые ботинки со стоптанной подошвой и отбитыми носками...