Михаил шёл по скверу, поёживаясь от колючего ветра. Декабрь выдался злющий — такой, что даже воробьи сидели нахохлившись, будто обиженные на весь белый свет. — Рекс, давай быстрее! — крикнул он овчарке, которая носилась между сугробами, задрав морду и принюхиваясь к чему-то только ей понятному. Пёс даже ухом не повёл. Продолжал рыть снег, словно там зарыт клад века. — Рекс, я кому сказал! Никакой реакции. Собака скребла лапами всё яростнее, взвизгивала, отбрасывая снежные комья в стороны. Шерсть на загривке встала дыбом...

Ермил дышал тяжело, натужно, лицо его горело нездоровым румянцем, и Куприян понял – он не сладит тут один. Стал озираться по сторонам, может быть, что-то подскажет, но… сердце стучало так громко, что в голове гул раздавался. Куприян застонал в отчаянии и вздрогнул от того, что на плечо ему легла чья-то тяжёлая рука. Он обернулся и увидел, что позади него сияет переход в ту самую Лавку, где он когда-то познакомился с Григорием Белугиным и с Савелием Мироновичем, который и был Хранителем оной. Он сам и стоял теперь позади Куприяна, лицо его было озабоченным, хмурым...