11,2 тыс читали · 3 дня назад
«Своё-то, значит, ничем не вытравишь...»
Итак, какая она, Санька? Мне кажутся очень важными несколько сцен. Бровкин-отец уже «стал на ноги» («Теперь мимо избы Ивашки Бровкина ходили — снимали шапку»). И вдруг к нему на двор («Бровкин с семьей ужинали на дворе, хлебали щи с солониной») приходит вернувшийся из Крыма «ратник Цыган, весь зарос железной бородой, глаз выбит, рубаха, портки сгнили на теле». Потом будет тяжёлый разговор о забранном у служивого скоте, но прежде «Санька самовольно пододвинула Цыгану чашку со щами, вытерла передником ложку, подала...
— Прости, — прохрипел он, не поднимая глаз. — Дай сыну отца. — Нет, — Лена резко качнула головой. — Он зовёт другого.
Он стоял на пороге и словно осел — колени подломились, пальцы вцепились в косяк, потом он все-таки опустился на коврик, как провинившийся школьник. В прихожей пахло мокрой курткой и яблоками из сетки у двери. На кухне горела жёлтая лампа, тихо тикали часы, а за стеной ровно дышал малыш. — Прости, — прохрипел он, не поднимая глаз. — Дай сыну отца. Лена держала ладонь на дверной ручке, словно боялась, что её кто-то силой захлопнет обратно. Смотрела сверху вниз на человека, которого когда-то любила до дрожи...