Вечерний свет кухонной лампы отбрасывал мягкие тени.В воздухе витал сладкий запах только что испеченного яблочного пирога — Машин фирменный, с корицей. Она сидела на табурете, прислонившись спиной к стене, и смотрела на мужа уставшими, будто выцветшими глазами. Она не плакала, не кричала. В горле стоял плотный, непроглоченный ком, а тело было тяжелым и непослушным, будто налитым свинцом. Пальцы чуть заметно дрожали, и она сжала их в кулаки, чтобы скрыть эту предательскую слабость. Василий стоял в проеме между кухней и прихожей, словно готовый к бегству...

Я тогда думал, что видел в Москве всё. Видел, как милиционер догоняет курицу на рынке, как пьяный дворник читает стихи Блока на детской площадке, как у метро двое делят одну бутылку «Ягуара», а потом делят и жену. Но эта история на Алма-Атинской перебила всё — и уличные поножовщины, и рынок с тухлой капустой, и прокуренные ночи в таксопарке. Звали его Марат Хакимов. В бумагах — тридцать девять лет, уроженец Ташкента, но все называли его «Абду». И шёл он по жизни, как человек, у которого с детства отобрали игрушку и не вернули...