На Простоквашино ночь опустилась. Летняя, с синим небом и вишневыми облаками. Красота! Матроскин такую ночь «белой» называл, а Шарик про себя «триколорной». Настоящей российской — сами посудите, здесь вам и ночь белая, и небо синее, и облака красные. Вот какое лето в Простоквашине патриотичное! Забрался Шарик в свой гамак, зевнул во всю пасть, облизнулся и одеялом укрылся. И даже правую лапу из-под него высунул, чтоб уж совсем все идеально было. Шарик не боялся всяких монстров, которые за ноги хватают и под кровать утаскивают...

Если бы в кабинет сейчас ворвался смертоносный ураган, Анфиса удивилась бы меньше. Сначала она даже не поверила своим глазам, а потом, когда все-таки стало понятно, что глаза ее не обманывают, Анфиса натянула на лицо улыбку, похожую на оскал пришибленной акулы. В дверях ее маленького кабинетика стояла Женя, злющая и лохматая. Анфиса испугалась. В руках гостья держала стопу каких-то документов, такую увесистую, что Анфиса испугалась еще больше и на всякий случай прижала к груди первое, что ей под руку подвернулось — пенал с ручками...