Лес не любит суеты и терпит ее, как вековой дуб терпит назойливую муху, зная, что рано или поздно наступают холода, и все лишнее отпадает само собой. Захар Ильич знал это правило лучше многих. В свои семьдесят лет он сам стал похож на этот лес: такой же кряжистый, молчаливый, с лицом, изрезанным морщинами, словно кора старой сосны трещинами. Его дом, добротный сруб из потемневших от времени бревен, стоял на самом краю мира. Дальше, за узкой полосой просеки, начинался заповедник — царство елей, бурелома и звенящей тишины...