Тишина перед рассветом 11 февраля 1940 года была густой, тяжелой и лживой. Она давила на уши сильнее, чем грохот недавней артиллерийской подготовки. В промерзшем блиндаже, пахнущем хвоей и махоркой, полковник Сергей Огурцов смотрел на секундомер. Палец в толстой перчатке застыл над кнопкой. За стенами блиндажа, в нескольких сотнях метров, вгрызшись в мерзлую землю, затаились штурмовые группы. Там, среди них, был его старый товарищ, сержант Михалыч, который перед атакой лишь хмуро буркнул: «Прорвемся, Яковлевич...