Дядя Миша проклял жену практически в тумане. Во-первых, сам он едва стоял на ногах, комнату застила сизая поволока. Во-вторых, гнев и злоба так сильно наступили на мужицкую грудную клетку, что дышать стало больно. Скажем прямо, ему стало незачем дышать.  Мы проезжали мимо сельского кладбища, где лежал человек, сумевший разрушить семейное благополучие физрука дяди Миши. Мой собеседник, смуглый дед, во время пересказа своей трагедии весь пересобрался и на непродолжительное время стал преподавателем физической культуры - Михаилом Петровичем Карповым...

Айрис Лаверье. Нет! Нет! Нет! Невыносимая боль рвала меня в клочья, не давая сделать ни вдоха, ни выдоха, не почувствовав ее мертвой хватки. Голос уже давно превратился в неразборчивый хрип, но мне было все равно. Отчаяние было единственным чувством, которое владело моим разумом, и у меня не хватало сил, чтобы с ним справиться. Он не мог умереть! Не мог, черт возьми! Сердце колотилось в груди от невозможности что-либо изменить. Даже слезы больше не текли по щекам. Похоже, я никогда в жизни больше не смогу плакать, потому что страшные вести выжгли все человеческое, что было во мне...