Пахло дымом и свежим хлебом. Вера, прижав к груди еще теплый, завернутый в тряпицу пирожок, кралась вдоль покосившегося забора, оглядываясь через плечо. Солнце, багровое и огромное, садилось за крыши деревенских изб, окрашивая мир в тревожные, предвечерние тона. Еще мгновение — и она будет на опушке, за кривой березой, где начиналась тропинка к дому старого Ефима. Туда, где ей было так тепло и спокойно. «Только бы мама не узнала», — пугливо подумала девочка, и от этой мысли по спине пробежали мурашки...

Десятилетия стирают лица и названия городов, но не ощущения. Я до сих пор помню тот колючий, промозглый холод, который встретил нас на перроне. Это был не тот легкий морозец, от которого щеки розовеют, а сырая, пронизывающая до костей тоска уральской зимы. Мы с мамой и старшей сестрой Леной приехали в Свердловск, огромный и неуютный, в начале девяностых. Город тогда носил свое советское имя и дышал на нас серым паром из тысяч труб, а мы, словно маленькие песчинки, затерялись в его лабиринтах из панельных многоэтажек и уцелевших островков старого мира...