Я возвращался из Крыма северной таврийской дорогой — по степи, от которой осталось одно лишь слово. Спаленная солнцем, пожелтевшая, как лихоманка, унылая, как холодный омлет. Мамаева конница прошлись по ней с юга на север и всякую растительную жизнь стерла в пыль. Степь сделалась мертвой, былье на опустевших полях торчало в мареве, словно скошенные кресты на погосте. Жара стояла за сорок. А в полдень наступал апокалиптический час — всякое подобие тени исчезало. Кусты вдоль шоссе — курам на смех,...

Алексей Петрович любил свой дом. Любил его так, как любят старого, немного ворчливого, но преданного друга. Дом, стоявший в одном из тихих переулков Калининграда, бывшего Кёнигсберга, был настоящим немцем – с толстыми кирпичными стенами, высокой черепичной крышей и подвалом, который помнил еще бомбежки сорок пятого. Алексею было пятьдесят два, он был реставратором старинных книг, человеком несуетливым и склонным к размышлениям. Жил он один. Жена его, Леночка, ушла десять лет назад, оставив после себя звенящую тишину и коллекцию фиалок на подоконнике...