Картина В. В. Верещагина Александр II под Плевной 30 августа 1877 года. Рисовалась если не с натуры, то очевидцем. Потому что Верещагин третий штурм Плевны наблюдал... из императорской ставки. Цитата: « Катастрофа «третьей Плевны», произошедшая на глазах Александра II, лично прибывшего под Плевну в сопровождении румынского князя Карла, произвела крайне тяжелое впечатление на армию и на всю страну. Едва поправившийся Верещагин, ковыляя с больной ногой, и здесь оказался в гуще событий. В день штурма он находился среди высочайших особ и генералитета, с возмущением наблюдая полное отсутствие координации между войсками и верховным командованием.» Кузенков, П.В. Верещагин и война : [батальная живопись] / П.В. Кузенков // Скобелев : русско-турецкая война 1877–1878 гг. [в воспоминаниях В.В. Верещагина]: – М : ДАРЪ, 2007. При этом в советском и постсоветском искусствоведении Верещагина принято преподносить публике как художника опального, чуть ли не преследуемого властями, почти жертвой р̶е̶ж̶и̶м̶а̶ самодержавия. Опальный художник, допущенный в ставку российского самодержца? Трудно себе такое представить. Но искусствоведы народ ушлый, крутят-вертят художником как хотят. Вообще, факты из жизни Верещагина настолько противоречат каноническому образу, что одна из исследовательниц на голубом глазу заявила: всю жизнь Верещагин был русским офицером, но едва снимал форму, так тут же превращался в борца за мир! (Отнюдь не шутка, прям так и заявила) Не понимаю, что плохого в том, чтобы вернуть Верещагину его на стоящий облик, облик русского империалиста? Как здоровье поправится, напишу-ка я статью «Верещагин — борец за мир? Пять фактов свидетельствуют против этого».