Поскольку в предыдущей статье о картине Угарова 1971 года (см. тут) мне привелось показать, что художник строил советской власти фигу в кармане, то не могу ли я себе позволить думать о фиге и в 1975-м, в картине «Июнь 1941 года»? В 1971-м он стал профессором искусствоведения (хоть и художник), а в 1975-м он стал председателем правления Ленинградского Отделения Союза Художников. Вещь пойдёт по высшему разряду – как вдохновлённая подсознательным идеалом истины, что характерно для настоящего реализма...

Он, Попов, Алексей Валентинович, рассуждает о таком портрете: И пользуется сравнением с такими картинами: То, с чем сравнивается, это совершенно разные идеостили. У Салахова – идеал трагического героизма (см. тут). У Серова – идеал хвалы абы какой жизни (см. тут). У Бакста – ницшеанский идеал бегства из этого ужасного мира в метафизическое иномирие, раз тут шаблонное для стиля модерн столкновение некой мёртвости одухотворённого, дамы (эта серость и нерезкозть лица и холодность тонов всей фигуры) и некая жизнь (теплота апельсина, вина, скатерти) неодушевлённого...