Набоков Владимир Случайность — логика фортуны. Трёхсложная формула человеческой жизни: невозвратность прошлого, ненасытность настоящего и непредсказуемость будущего. Замечательная человеческая особенность: можно не знать, что поступаешь хорошо, но нельзя не знать, что поступаешь плохо. Я был совершенно пуст, как прозрачный сосуд, ожидающий неизвестного, но неизбежного содержания. Счастье моё — вызов. Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала, рассеянно чувствуя губы сырости сквозь дырявые подошвы, я с гордостью несу своё необъяснимое счастье. Прокатят века, школьники будут скучать над историей наших потрясений, всё пройдёт, все пройдёт, но счастье моё останется, в мокром отражении фонаря, в осторожном повороте каменных ступеней, спускающихся в чёрные воды канала, в улыбке танцующей пары, во всём, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество. Я чувствовал, будто моё сердце бьётся всюду одновременно. То, что не названо, – не существует. Если скрипичная струна может страдать, я страдал, как струна. Тайна, к которой он стремился, была простота, гармоническая простота, поражающая пуще самой сложной магии. Тогда я почувствовал нежность мира, глубокую благость всего, что окружало меня, сладостную связь между мной и всем сущим — и понял, что радость, которую я искал в тебе, не только в тебе таится, а дышит вокруг меня повсюду, в пролетающих уличных звуках, в железном и нежном гудении ветра, в осенних тучах, набухающих дождем. Я понял, что мир вовсе не борьба, не череда хищных случайностей, а мерцающая радость, благостное волнение, подарок, не оцененный нами. Знаешь ли ты, что ты – мое счастие? Ты вся создана из маленьких стрельчатых движений – я люблю каждое из них. Думала ли ты когда-нибудь о том, как странно, как легко сошлись наши жизни? Это, вероятно, у Бога, скучающего в раю, вышел пасьянс, который выходит не часто. Я люблю в тебе эту твою чудесную понятливость, словно у тебя в душе есть заранее уготовленное место для каждой моей мысли. Многоточие изображает, должно быть, следы на цыпочках ушедших слов. Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого «желудка» души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, — тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней; ее нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту — тогда и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат, и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови. * Лучшая реакция на вражескую критику — улыбнуться и забыть. * Моя душа, как женщина, скрывает и возраст свой, и опыт от меня. * Люби лишь то, что редкостно и мнимо * Меня у меня не отнимет никто. * При звуках, некогда подслушанных минувшим, — любовью молодой и счастьем обманувшим,— пред выцветшей давно, знакомою строкой, с улыбкой начатой, дочитанной с тоской, порой мы говорим: ужель все это было? И удивляемся, что сердце позабыло, какая чудная нам жизнь была дана… * На солнце зо́лотом сверкает дождь летучий, озера в небесах синеют горячо, и туча белая из-за лиловой тучи встает, как голое плечо. Молчи, остановись… Роняют слезы рая соцветья вешние, склонясь через плетень, и на твоем лице играет их сырая, благоухающая тень. Не двигайся, молчи. Тень эту голубую я поцелуями любовно обогну. Цветы колышутся… я счастлив. Я целую запечатленную весну. * Закатные люблю я облака: над ровными, далекими лугами они висят гроздистыми венками, и даль горит, и молятся луга. Я внемлю им. Душа моя строга, овеяна безвестными веками: с кудрявыми багряными богами я рядом плыл в те вольные века. Я облаком, в вечерний чистый час, вставал, пылал, туманился и гас, чтоб вспыхнуть вновь с зарею неминучей. Я облетал все зримое кругом, блаженствовал и, помню, был влеком жемчужной тенью, женственною тучей. *

Удивительные факты из жизни писателя Владимира Набокова. Владимир Набоков — имя, которое у многих вызывает ассоциации с изысканной прозой и глубокими философскими размышлениями. Но мало кто знает, что его душа пленялась не только словами, но и красотой природы. Набоков был увлечённым энтомологом, и это увлечение стало неотъемлемой частью его жизни и творчества. Не раз писатель отправлялся в поисках редких бабочек, и однажды ему удалось открыть новый вид — Lycaeides Nabokovi. Этот чешуекрылый красавец стал символом его любви к исследованию и случайностям судьбы. Важным было для него и то, как уловить мгновение красы природы, так же, как он ловил суть человеческой жизни в своих произведениях. Эта страсть к энтомологии подарила Набокову нестандартный взгляд на мир, научила замечать детали, которые обогащали его литературный стиль и делали творчество ещё более многослойным и увлекательным.