<...> Я не могу сказать о романе г. Чернышевского, что он мне нравится или что он мне не нравится. Я его прочёл со вниманием, с любопытством и, пожалуй, с удовольствием, но мне тяжело было читать его. Тяжело мне было читать этот роман не вследствие какого-нибудь предубеждения, не вследствие какого-нибудь оскорбленного чувства, а просто потому, что роман странно написан и что в нём совершенно пренебрежено то, что называется художественностью. От этого в романе очень часто попадаются места, поражающие своей неестественностью и натянутостью; странный, нигде не употреблённый тон разговоров дерёт непривычное ухо, и роман тяжело читается...

Мы спустились в забой семеро. Взрыв завалил вход, и воздух стал врагом. Лампы на касках тухли одна за другой. На третий день, когда силы кончались, из темноты вышли огромные крысы… Москва навылет. Начало тут Рештак впивался в плечо, как если бы гроб заранее примеряли по мне — плотник прикидывает крышку и, не глядя, стучит ладонью: сойдёт. Двадцать четыре килограмма железа, холодного, — и каждый шаг отдавался в ключицах звонком, как в пустом бокале. Я шёл последним, улавливая дыхания тех, кто впереди: семь человек — семь метронов, семь пружин, натянутых на одну тьму...