Она изменила — я уехал и больше не вернулся. Эти шесть слов — вся моя биография, выжженная на внутренней стенке черепа, как клеймо на бычьей шкуре. Они звучат в такт стуку колес, в шепоте дождя по новому оконному стеклу, в ритме моего собственного сердца, которое, кажется, до сих пор бьется в такт тому старому, разбитому ритму. Но это уже не сердце, а просто насос, исправно перекачивающий кровь, лишенную тепла. Я не уезжал в порыве гнева, с криками и хлопаньем дверей. Нет. Мой отъезд был тихим, окончательным и бесповоротным, как опускание крышки гроба...

— Подпишите здесь, и дом вашей бабушки перейдёт под управление семейного фонда, — нотариус протянул мне документы, а свекровь уже держала в руках мою ручку. Я замерла. В кабинете повисла тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов. Свекровь Валентина Петровна сидела рядом со мной, излучая материнскую заботу, которую я научилась распознавать как предвестник очередной манипуляции. Мой муж Павел стоял у окна, изучая вид на город с таким усердием, будто от этого зависела его жизнь. Три месяца назад умерла моя бабушка, оставив мне в наследство небольшой, но уютный дом в пригороде...