В спальне осталась вмятина на пледе, аккуратная, как печать на мягком воске. Вот здесь она спала — прямо поперёк подушки, мордой в занавеску, хвостом в мой рукав. И вот здесь её не было уже неделю. Мы сидели на краю кровати и молчали, потому что молчание — единственное, что делает комнату слышной: слышно часы, как они пересчитывают надежду; слышно батарею, как она шепчет «я работаю»; слышно коридор, как он иногда дышит чужими шагами. Хозяйку зовут Марина, у неё глаза «я людей люблю, но у людей бывают ремонты»...

Я услышала звонок в дверь, когда сидела на полу посреди гостиной, скрестив ноги, в поношенной пижаме с оттянутыми коленками и кружкой остывшего чая, который уже давно перестал быть утешением. В комнате царил творческий хаос: плед, сброшенный в угол, носки, сваленные на кресло, недочитанная книга, раскрытая на 147-й странице, будто и она, как и я, застряла где-то посередине жизни. Мартовский ветер гнал по стеклу мокрый снег, выл за окном так жалобно, что казалось — мир тоже устал, как и я. От всего...