Москва просыпается не сразу — как старинный оркестр, где каждый инструмент вступает по очереди. Сначала на рассвете тихо светлеет купол Храма Василия Блаженного — как будто кто-то зажигает его изнутри. Потом медленно начинает дышать Кремль: звенят часы Спасской башни, отражаясь эхом в утреннем воздухе. Я стою на Красной площади, где гранит под ногами ещё холоден после ночи. Туристов нет — редкость, подарок рассвета. Тишина здесь особенная, будто сам город затаил дыхание. Справа — Государственный Исторический музей с красными стенами, будто собранный из вечных кирпичей памяти...

Я стоял на Красной площади без особой цели. Туристы вокруг то и дело поднимали камеры, делали селфи, покупали шарики с медведями, мороженое за триста рублей. У всех было занятие, кроме меня. Я просто смотрел на собор Василия Блаженного. Он, как всегда, сиял своими куполами — пряники, луковицы, конфеты из детской сказки. И именно на этом фоне случилось то, что потом вспоминалось с какой-то липкой тоской. Из толпы вышел человек. Невысокий, сдержанный, с колонкой в руках. Колонка мигала синим глазком — будто сердце, вынутое наружу...