Стивен Мэтьюрин всегда плохо спал, и с юности у него было много союзников в борьбе с бессонницей, которая приносила невыносимую скуку, а иногда и гораздо худшие страдания, ведь у него было очень ранимое сердце; наиболее очевидными были мак и мандрагора, а также настоянный сок аконита или белены, дурмана, ползучего поручейника, дороникума. Но здесь, в убаюкивающей атмосфере Дорсета, даже три чашки кофе, выпитые после ужина, не смогли его взбодрить: он так дремал над картами, что, по общему согласию, Софи взяла его за руку и отвела к постели. Он проснулся на рассвете в состоянии удивительной легкости и совершенного расслабления, великолепно отдохнувший...

Мистер Грей перенес операцию с невероятным мужеством. Физически у него не было выбора, так как он был крепко привязан к ужасному стулу, его ноги были широко расставлены, а голый живот открыт для ножа; но его сила духа была совершенно невероятной, и хотя Стивен оперировал многих пациентов – пациентов в смысле страдальцев – он никогда не слышал такого ровного голоса, ни такой совершенно внятно произнесенной благодарности, как у Грея, когда они сняли обтянутые кожей цепи, и его бледное, блестящее от пота, жутко искаженное лицо откинулось назад. Потеря любого пациента огорчала Стивена как в профессиональном, так и в личном смысле, и часто на долгое время...