В подвале на Тверской стоял густой, сизый дым. Пахло дешевым табаком, перегаром, прокисшим пивом и мокрыми пальто. Это был тот самый «кабацкий угар», о котором шепталась вся интеллигентная Москва, и в котором, как в омуте, топил свою тоску Сергей Есенин. Гул голосов стих внезапно. Кто-то звякнул вилкой о тарелку, но тут же был шикнут соседом. Все взгляды устремились в центр зала. Там, под электрической лампой, отбрасывающей резкий желтый свет, стоял он. Сергей не вышел на сцену — здесь её и не было...