Ирина ОДОЕВЦЕВА (ГЕЙНИКЕ) Он сказал: — Прощайте, дорогая! Я, должно быть, больше не приду. По аллее я пошла, не зная, В Летнем я саду или аду. Тихо. Пусто. Заперты ворота. Но зачем теперь идти домой? По аллее черной белый кто-то Бродит, спотыкаясь, как слепой. Вот подходит ближе. Стала рядом Статуя, сверкая при луне, На меня взглянула белым взглядом, Голосом глухим сказала мне: — Хочешь, поменяемся с тобою? Мраморное сердце не болит. Мраморной ты станешь, я — живою. Стань сюда. Возьми мой лук и щит. — Хорошо, — покорно я сказала, — Вот мое пальто и башмачки. Статуя меня поцеловала, Я взглянула в белые зрачки. Губы шевелиться перестали, И в груди не слышу теплый стук. Я стою на белом пьедестале, Щит в руках, и за плечами лук. Кто же я? Диана иль Паллада? Белая в сиянии луны, Я теперь — и этому я рада — Видеть буду мраморные сны. Утро… С молоком проходят бабы, От осенних листьев ветер бур. Звон трамваев. Дождь косой и слабый. И такой обычный Петербург. Господи! И вдруг мне стало ясно — Я его не в силах разлюбить. Мраморною стала я напрасно — Мрамор будет дольше сердца жить. А она уходит, напевая, В рыжем, клетчатом пальто моём. Я стою холодная, нагая Под осенним ветром и дождем.