— Катя, это нужно убрать. Немедленно. Голос Олега, моего мужа, был идеально ровным, как поверхность нашего нового журнального столика из полированного бетона. Он стоял посреди обновленной гостиной, залитой холодным светом дизайнерских светильников, и указывал на дедушкину картину. — Вся наша выверенная концепция чистого пространства рушится из-за этой… кляксы. Я проследила за его взглядом. Картина — яркое, хаотичное, почти яростное переплетение мазков, которое дед с усмешкой называл «Августовский полдень», — действительно выглядела бельмом на глазу...

Мягкий свет позднего осеннего дня струился через огромные окна студии, ложась на деревянный пол, покрытый каплями засохшей краски. Здесь, среди запаха растворителя, терпкого аромата льняного масла и старых рам, в своей творческой крепости, сидел Павел. Перед ним — холст, ещё почти чистый, с лишь наметившимися линиями женского лица. Его рука сжимала кисть, но не двигалась. Он смотрел на очертания, будто пытаясь разглядеть знакомое лицо в тумане. Это была Ольга — женщина, которую он любил, его муза, его жена...